«Юрист не тушит пожары, а делает так, чтобы ничего не горело» // Интервью с Юлией Кузьмичевой

— Любая карьера — это микс здоровых амбиций и стечения обстоятельств. В какой-то момент показалось, что, наработав достаточно экспертизы, нужно уходить в историю, которая дает более широкий взгляд на вещи. И так произошел переход в первый в моем послужном списке инвестфонд.

В консалтинге ты делаешь ремесленническую работу. Качественно, дорого. Но это всегда узкая задача, с которой к тебе пришли. Так как ты дорог и не находишься внутри клиента, то видишь только то, что тебе показывают. Внутри же ты видишь картину шире.

— В гораздо большей степени погружаешься в бизнесовую и финансовую часть. Если у тебя в портфеле компания из реального сектора экономики, то ты вовлекаешься в то, что происходит на производстве. В венчурном фонде ты погружаешься в специфику стартапов.

— Да, рано или поздно любая карьера уходит из экспертности в управление, и ты участвуешь в том числе в принятии решений, в работе большого коллектива, лучше понимаешь их «боли и страдания».

— Ничего невозможного не бывает. Но вопрос, зачем? Есть примеры, когда люди из консалтинга уходили к клиентам, нарабатывали опыт и возвращались обратно. Они уже понимали болевые точки со стороны клиента и знали, что предложить. Образно говоря, есть пациенты, которые приходят к доктору и рассказывают только часть картины, забывая о чем-то или думая, что если пришел с жалобами на спину, то об аллергии говорить не надо, потому что это к другому врачу. Юрист с опытом в консалтинге, как терапевт, смотрит на картину в целом и понимает, что если в одном месте болит, то и в других могут быть проблемы.

— Это зависит от стратегии карьеры. Те, кто приходит в консалтинг, лишены необходимости стратегически мыслить о карьере, потому что их путь очевиден. Тебе предлагается карьерная лестница, чтобы дорасти до партнера, а потом тебе приставляют новую лестницу, и ты в начале нового пути по партнерской лестнице (оказывается, она там тоже есть) — и все сначала! Поэтому нельзя сказать, что всем надо пробовать себя в инхаусе. Если человек не приходит в консалтинг только для опыта и хорошей строчки в резюме, то с определенной долей амбициозности он должен хотеть стать партнером.

Кстати, насчет амбиций, могу вспомнить один интересный случай. Когда в 2008 году я стала менеджером в КПМГ [позиция на две ступени ниже партнерской. — Прим. ред.], меня вместе с другими новоиспеченными менеджерами со всего СНГ направили на специальный вводный курс. Нас спросили, кто хочет стать партнером. Из всего зала руку подняли два или три человека, включая меня. Мне казалось это логичным — добраться до вершины лестницы. Но оказалось, что так думают далеко не все. У каждого свое видение, поэтому сложно давать советы.

А с молодым поколением еще сложнее, потому что у них, вполне вероятно, будет такая ситуация, когда за жизнь сложится не одна карьера. Технологии меняют рынок труда. То, чему они обучались, скорее всего, через 10 лет изменится. Придется делать выбор, чем заниматься.

— Вопрос дискуссионный. Пока самая громкая история — это заявление об увольнении юристов из Сбербанка. Автоматизация проходит по той грани юридической деятельности, которая может быть названа «продуктом» (commodity). Ее можно автоматизировать, но это далеко не все.

— Автоматизация происходит. Она позволяет более эффективно управлять юридической функцией. Конструкторы документов, например, очень сильно сокращают работу.

— Всегда хочется высвободить время, чтобы делать какие-то сложносочиненные вещи. Поэтому мы все время что-то оптимизируем. Искусство управления юридической функцией заключается не в тушении пожаров, а в том, чтобы делать так, чтобы ничего не горело. Поэтому ты выстраиваешь систему, которая позволяет осознанно управлять правовыми рисками.

— То, что многие обсуждают, — это legal design. Когда ты упрощаешь юридическую информацию. Это то, чего юристы веками хотели избежать, возможно, чтобы сохранить какую-то элитарность. Так как юридические документы стали предметом массового пользования, есть запрос на то, чтобы они стали проще для восприятия. Недавно топ-менеджер одного предприятия заявил юристам, что воспринимает только блок-схемы. Это показывает, что время ускоряется и надо ему соответствовать. Надо помогать людям принимать взвешенные решения, давая необходимую информацию в удобной для них форме.

— Я видела много успешных карьер топовых юристов, чья ценность заключалась в том, что они могли переводить с юридического или производственного языка на язык, понятный топовым менеджерам.

— Да, конечно. Вообще, чем больше себя человек прокачивает, тем больше он может найти себе применений.

— В основном это поиск среди коллег, потому что через Интернет тяжело, берешь кота в мешке.

— Их сложно получить. Мой опыт показывает, что если ты ищешь топового человека на позицию head of legal, то он просит оставить разговор конфиденциальным, не звонить на работу и не спрашивать фидбек. Поэтому начинаешь спрашивать отзывы у коллег и знакомых. Это узкий круг людей. В каких-то ситуациях это доходит до эйчара фирмы, в которой работает кандидат. Поэтому таким поиском информации ему можно навредить. Я знаю случаи, когда такой запрос фидбека привел к тому, что об этом узнал работодатель и в тот же день с юристом прощались. Некоторые очень чувствительны к лояльности и не терпят, когда ты начинаешь ходить по рынку. Для некоторых важна конфиденциальность. Если ты смотришь в сторону, то теряется доверие, а без доверия ты не можешь работать на чувствительных проектах.

— Это логично, если у тебя большая компания с моноотраслевой специализацией, как СИБУР. Если же у тебя холдинг с предприятиями из разных секторов экономики, то нет смысла в головной компании держать специалистов по всем областям. В каждой компании есть своя юридическая функция.

— Их работа в определенной степени управлялась из холдинга: ставились KPI, формировались позиции по сложным юридическим вопросам, по голосованиям на общих собраниях и т.д. Ну и, конечно, было неформальное общение, когда коллегам требовалось посоветоваться «как юрист с юристом». Разногласия, конечно, были, но мы умели выработать общую позицию. Принципиальные расхождения могут быть только по бизнес-вопросам.

— Все, и не только юристы, отмечают, что работы стало больше. Когда в первые недели органы власти начали плодить документы, приходилось в них разбираться, отвечать на вопросы бизнеса о том, как действовать в этих условиях: аренда, работники, отчетность и т.д. Надо было погружаться и быстро реагировать.

Плюс многие контрагенты решили включить действие форс-мажора, не разбираясь, есть ли он в этой ситуации и какое юридическое значение имеют акты органов власти, в которых написано, что есть форс-мажор. Пришлось с этим разбираться…

— Нет, судов не было, но были дискуссии с контрагентами. Например, консультанты из «большой четверки» пытались задержать какой-то отчет, говоря о форс-мажоре. Это неоправданно: ты сидишь дома за компьютером и подготавливаешь отчет, какой у тебя может быть форс-мажор?

— Думаю, да, такая работа возможна. Другое дело, насколько это удобно. Сейчас много говорят про границы. В отношении работы они тоже нужны — между работой и личной жизнью. Мой опыт показывает, что многие коллеги эти границы на удаленке отпустили, а работа имеет тенденцию, как маленькие дети, занимать все твое время. Так что никто не потерял в эффективности, но потеря границ стала приводить к выгоранию. Это было видно, когда начали выходить с карантина.

— Нет, потому что у меня уже был опыт работы в венчурном фонде.

— В практике отсутствует ряд инструментов, которые совершенно понятны и логичны с экономической точки зрения и широко используются, но на уровне законодательства не урегулированы так, как, например, в англосаксонском праве. Мы уже урегулировали гарантии и заверения, но есть, например, конвертируемые займы. Их можно организовать через имеющиеся правовые формы, но автоматически работающего инструмента нет. Благодаря усилиям Фонда развития интернет-инициатив в Госдуму внесен проект поправок, который должен устранить этот пробел.

Еще один хороший пример того, как индустрия повлияла на законодательство: в следующем году будет 10 лет закону об инвестиционном товариществе. Тогда это было в диковинку, а сейчас многие проекты используют эту правовую форму [на сайте ФНП их около 80. — Прим. ред.].

— Сам механизм конвертации долга в доли, который мог бы работать по умолчанию. Сейчас это требует проведения определенных корпоративных процедур на стадии конвертации.

— Да, очень много. Во-первых, была дискуссия о том, как это разъяснение понимать. Был полный переполох. Во-вторых, пришлось менять уставы. Нотариусы получили новогодний подарок от Верховного суда.

— Да, конечно.

— Пока нет.

— С учетом санкций оно не только повысилось — российское право стало неизбежной необходимостью.

— Зависит от размера капитала и обстоятельств. В компаниях, например, которые находятся под различными антироссийскими санкциями, это накладывает существенный отпечаток. В венчурном фонде, где я работала раньше, капитал был меньше и санкционная тематика отсутствовала, но на них повлияла деофшоризация: сложные зарубежные структуры стало дорого содержать. Поэтому все переходят в российскую юрисдикцию, но каждый по своим мотивам. При этом венчуры остаются на международной арене и совершают международные сделки.

— Мы помогаем перспективным технологиям выйти на международный уровень. По поводу иностранных инвестиций в Россию сложно сказать. Но по тому, что я вижу, санкционный режим сильно сократил желание и возможности западных игроков инвестировать в Россию. В меньшей степени это относится к восточным странам, вроде Китая и Индии.

— У меня были сделки по китайскому праву. Там корпоративное право не похоже на наше, плюс государственный строй накладывает ограничения. Нужен очень хороший проводник, который бы все объяснил. Иначе с шаблонами западного права ты можешь совершить серьезные юридические ошибки в сделках.

— Наверно, да. Это огромный рынок. И пока я не встречала российских юристов, которые могли бы адекватно помочь в этой области.

— Наверно, какого-то пика нет. Ты всегда себе что-то намечаешь, а достигая, видишь новые вершины. Так как на определенном уровне ты уходишь больше в управление — юридическими рисками, налаживанием бизнес-процессов, — поэтому сказать, что у тебя пик именно юридической карьеры, сложно. Ты попадаешь в другие воды, и в них другие горизонты.